Золотой обрез

Об литературу

Поехал это я в аптеку подальше, там нет очередей. А в машине иногда включаю русское радио. На сей раз нарвался на литературную передачу. Поминки по Финнегану Пушкину у них, как русский новый год, растянуты на две недели. Словно он стрелялся, воскресал и снова стрелялся, и так недели две. Наверное, хотел все-таки грохнуть эту падлу Дантеса? Доплыть, как Чапаев, вроде того.

И опять прямо по Хармсу «об Пушкина». Доктор литературоведения:

— «Тебя, как первую любовь, России сердце не забудет» — сказал о нем Александр Иванович Тютчев.

Я даже заёрзал: «Может был еще какой Тютчев? Да стихи-то все те же». Дальше было не смешно. Пушкин был вставлен в ряд гениев всех 150 языков диаспоры. Это была угроза рассказывать обо всех, «а чем для евреев Пушкин лучше Гете, Гюго, Хайяма, Шехерезады или Генри О?» Потом отпустило и полилось, как обычно: Пушкин образовался в вакууме, родным его языком был французский, а как же иначе, когда русский он сам и создал. И вот мимоходом, изнуряясь ночами, он создал всю-превсю русскую словесность вплоть до «Поднятой хмурым утром в воскресенье целины» и инструкции по пользованию зубочисткой. И вдруг диктор спрашивает:

— Многие считают Дантеса злодеем, а кто он на ваш взгляд?

— Нет, он, конечно, не злодей. Нет. Он ничтожество!!!
            Голос ее задрожал, было почти видно, как она заломила руки. Я заржал, а это за рулем лишнее, и я переключился на канал джаза.

            Когда на обратном пути снова включил русских, рассказывали о соусах, без которых жизнь тоже безвкусна, беззвучна, бесцветна и, попросту бессмысленна.

***
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.

Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине.